Ницше нищий ты что нищий
Добровольный нищий
Часть четвертая и последняя
Когда Заратустра покинул самого безобразного человека, ему стало холодно и он почувствовал себя одиноким; ибо много холодного и одинокого пронеслось по чувствам его, так что даже тело его похолодело. Но едва он поднялся дальше, по горам и долинам, миновав зеленые пастбища и пустое, каменистое русло, где прежде нетерпеливый ручей пролагал себе ложе, – ему сразу стало теплее, и сердце его укрепилось.
«Что со мной? – спросил он себя. – Что-то теплое и живое подкрепляет меня, оно должно быть вблизи от меня.
Уже я не так одинок, неведомые спутники и братья бродят вокруг меня, их теплое дыхание волнует мне душу».
Осматриваясь кругом и ища утешителей в одиночестве своем, он увидел коров, столпившихся на возвышении; их близость и запах согрели сердце его. По-видимому, эти коровы старательно слушали кого-то, говорившего к ним, и не обращали внимания на вновь прибывшего.
Когда же Заратустра подошел совсем близко к ним, услыхал он отчетливо человеческий голос из стада коров; и видно было, что все они повернули свои головы к говорившему.
Тогда Заратустра стремительно бросился на возвышение и разогнал коров, ибо он боялся, чтобы здесь не случилось с кем-нибудь несчастья, которому едва ли помогло бы сострадание коров. Но в этом он ошибся; ибо перед ним сидел человек на земле и, казалось, убеждал животных, чтобы они не боялись его, – миролюбивый человек и нагорный проповедник, из глаз которого проповедовала сама доброта. «Чего ищешь ты здесь?» – воскликнул Заратустра с удивлением.
«Чего я здесь ищу? – отвечал он. – Того же самого, чего ищешь и ты, нарушитель мира! ищу счастья на земле.
Ему хотел я научиться у этих коров. Ибо, знаешь ли, половину утра говорю я к ним, и они только что собрались отвечать мне. Зачем помешал ты им?
Если мы не вернемся назад и не будем как коровы, мы не войдем в Царство Небесное. Ибо одному должны мы научиться у них – пережевыванию.
И поистине, если бы человек приобрел целый мир и не научился одному – пережевыванию: какая польза была бы ему! Он не избавился бы от скорби своей,
– от великой скорби своей; но она называется сегодня отвращением. А у кого же сегодня сердце, уста и глаза не полны отвращения? И у тебя! И у тебя! Но взгляни на этих коров!» –
Так говорил нагорный проповедник и поднял взор свой на Заратустру: ибо до сей поры глядел он с любовью на коров – и вдруг преобразился он. «Кто это, с кем говорю я? – воскликнул он в испуге и вскочил с земли. –
Это человек, свободный от отвращения, это сам Заратустра, победитель великого отвращения, это глаза, это уста, это сердце самого Заратустры».
И, говоря так, он с глазами, полными слез, поцеловал руку тому, кому он говорил, и вел себя совсем как тот, кому неожиданно падает с неба драгоценный дар или сокровище. А коровы смотрели на все это и удивлялись.
«Не говори обо мне, ты, странный, милый человек! – сказал Заратустра, защищаясь от его нежности. – Говори сперва о себе! Не тот ли ты добровольный нищий, который некогда отказался от большого богатства, –
– который устыдился богатства своего и богатых и бежал к самым бедным, чтобы отдать им избыток свой и сердце свое? Но они не приняли его».
«Но они не приняли меня, – сказал добровольный нищий, – ты хороню знаешь это. Так что пошел я наконец к зверям и коровам этим».
«Там научился ты, – прервал Заратустра говорившего, – насколько труднее уметь дарить, чем уметь брать, и что хорошо дарить есть искусство, и притом высшее, самое мудреное искусство доброты».
«Особенно в наши дни, – отвечал добровольный нищий, – особенно теперь, когда все низкое возмутилось, стало недоверчивым и по-своему чванливым: на манер черни.
Ибо, ты знаешь, настал час великого восстания черни и рабов, восстания гибельного, долгого и медлительного: оно все растет и растет!
Теперь возмущает низших всякое благодеяние и подачка; и те, кто слишком богат, пусть будут настороже!
Кто сегодня, подобно пузатой бутылке, сочится сквозь слишком узкое горлышко, – у таких бутылей любят теперь отбивать горлышко.
Похотливая алчность, желчная зависть, подавленная мстительность, надмевание черни – все это бросилось мне в глаза. Уже не верно, что нищие блаженны. Но Царство Небесное у коров».
«А почему же оно не у богатых?» – спросил испытующе Заратустра, отгоняя коров, которые дружески обдавали дыханием миролюбивого проповедника.
«К чему испытуешь ты меня? – отвечал он. – Ты сам знаешь это лучше меня. Что же гнало меня к самым бедным, о Заратустра? разве не отвращение к нашим богачам?
– к каторжникам богатства, извлекающим выгоды свои из всякого мусора, с холодными глазами и похотливыми мыслями, к этому отребью, от которого подымается к небу зловоние,
– к этой раззолоченной, лживой черни, предки которой были воришками, или стервятниками, или тряпичниками, падкими до женщин, похотливыми и забывчивыми: ибо все они недалеко ушли от блудницы –
Чернь сверху, чернь снизу! Что значит сегодня «бедный» и «богатый»! Эту разницу забыл я, – и бежал я все дальше и дальше, пока я не пришел к этим коровам».
Так говорил миролюбивый проповедник, а сам тяжело пыхтел и потел при своих словах – так что коровы снова удивлялись. Но Заратустра, пока он так сурово говорил, смотрел ему с улыбкою в лицо и молча качал при этом головою.
И, как мне кажется, даже желудок твой: ему противны всякий гнев и всякая ненависть с пеною. Твой желудок требует более мягкой пищи: ты не любитель мяса.
Скорее кажешься ты мне любителем растительной пищи и собирателем трав и корней. Быть может, жуешь ты зерна. Во всяком случае ты не находишь удовольствия в мясе и любишь мед».
«Ты угадал, – отвечал добровольный нищий с облегченным сердцем. – Я люблю мед и жую зерна, ибо я ищу того, что приятно на вкус и делает дыхание чистым;
– а также что требует много времени и над чем трудятся целые дни рты кротких лентяев и тунеядцев.
Но дальше всех ушли в этом эти коровы: они изобрели пережевывание и лежание на солнце. И они воздерживаются от всяких тяжелых мыслей, от которых пучит сердце».
«Ну что ж! – сказал Заратустра. – Тебе бы следовало увидеть и моих зверей, орла моего и змею мою, – равных им не существует теперь на земле.
Смотри, там дорога ведет к пещере моей: будь гостем ее этой ночью. И поговори со зверями моими о счастье зверей, –
– пока я сам не вернусь. А теперь меня поспешно отзывает от тебя крик о помощи. Также найдешь ты новый мед у меня, в свежих янтарных сотах: ешь его!
А теперь простись поскорее со своими коровами, странный милый человек! как бы тебе тяжело это ни было. Ибо это лучшие учителя твои и друзья!» –
– «За исключением одного, которого я люблю еще больше, – отвечал добровольный нищий. – Ты сам добрый и лучше еще, чем всякая корова, о Заратустра!»
«Прочь уходи от меня! ты низкий льстец! – закричал Заратустра со злобою. – Зачем портишь ты меня такой похвалой и медом лести?»
«Прочь, прочь от меня!» – закричал он еще раз и замахнулся своей палкой на нежного нищего; но тот поспешно бежал от него.
Вернуться на предыдущую страницу