За что сажают женщин в тюрьму
За что сажают женщин в тюрьму
Доктор социологических наук Елена Омельченко рассказывает, что она узнала о российской женской тюрьме за годы полевых исследований.
За что и почему сидят женщины
Криминальное поведение — это социальный конструкт, который складывается в определенной историко-культурной среде. Общество в большей степени нормализует мужскую преступность, чем женскую. Женщин-заключенных примерно раз в пять меньше, чем мужчин. Конечно, и то, и другое выглядит как нечто нарушающее социальный порядок. Я делаю руками кавычки, потому что для мужчины это все равно выглядит как продолжение маскулинного, отчасти жестокого и агрессивного начала. А женщине в патриархатных режимах приписываются слабость, мягкость, податливость. Понятно, что это все стереотипы, но они реально влияют на общество.
У женщин-заключенных не обязательно неблагополучные родители, но могут быть особые ситуации, связанные с алкоголем, наркотиками, разводом, новым сожительством матери или отца. Так или иначе прослеживается акцент на отношения с матерью — они могут быть очень сложными.
В последнее время участились случаи экономических преступлений. После протестных событий — выступлений, митингов, задержаний — палитра преступлений и наказаний расширилась, мы знаем о случаях задержания и сроках за участие в протестных акциях. Я ни в коем случае не берусь судить или интерпретировать вопросы, связанные с законностью или незаконностью подобных задержаний и сроков. Просто отмечаю, что это новый феномен для России. История с Pussy Riot дала толчок к особому вниманию к случаям протестного активизма, особенно — женского. Ну и конечно — к условиям содержания женщин в колониях и особым режимам и повседневной жизни женщины на грани физического выживания и психологического прессинга. Правда, на мой взгляд, кардинальных изменений в колониях после этого не произошло. Разве что год-полтора назад было масштабное судебное разбирательство с верхушкой ФСИН по поводу коррупции и злоупотреблений. Если в системе и происходят какие-то изменения, то они носят политический характер.
Тело осужденной. Медицина, акушерство, гигиена
В кодексах и в практике, регулирующих содержание в СИЗО и колониях, отсутствует понимание различий женского и мужского. С одной стороны, женщина, попавшая в заключение, в общественном мнении подвергается большей стигматизации — как преступившая не только закон, но нарушившая «естественный» порядок женского предназначения. С другой стороны, в рамках системы наказания ей отказано в реализации ее «женскости», когда ее тело, физиология, особые практики оказываются совершенно незначимыми, скорее наоборот, служат своего рода дополнительным механизмом унижения и наказания за «двойное» преступление. Содержание женщины ничем не отличается от содержания мужчины. По крайней мере нигде не прописаны правила, учитывающие особенности женской физиологии. Пол преступника не важен.
Медицина в колониях крайне низкого уровня. Самая большая проблема — это зубы. Нам женщины рассказывали, что они узнавали друг друга на улице, не имея совместного тюремного опыта, потому что таких плохих зубов у обычных людей просто не бывает. Если зубы болят, их очень редко начинают лечить. Обычно их рвут.
Гинекология воспринимается как дополнительное наказание женщин, как напоминание о том, насколько она недостойная женщина. Помощь очень плохая. Женщин доводят до крайнего состояния, когда уже нужна госпитализация. Врачи работают в лучших традициях советской гинекологии, когда определенные манипуляции с женским телом могут использоваться и восприниматься как особое наказание за «удовольствие». Это репрессивная медицина.
Наркозависимость лечат просто отказом. Для человека, который хочет от нее избавиться, там подходящие условия — полная изоляция. Это, конечно, жуткие ломки, но нам женщины говорили, что в избавлении от зависимости заключается единственный плюс заключения, как бы странно это ни звучало. Конечно, наркотики в колониях можно купить, но они доступны не для всех. Это вопрос денег, связей, отношений с администрацией и места в иерархии.
Никакой медицинской тайны там не соблюдается. Если у заключенной ВИЧ или туберкулез, об этом наверняка все знают. Например, ВИЧ-положительных должны перевозить отдельно. Небольшая ВИЧ-фобия там есть, потому что люди оторваны от актуальной медицинской информации. Определенные страхи существуют.
Нам рассказывали истории, когда женщины рожали в колонии. Для беременных предусмотрены специальные отсеки или бараки. После родов они недолго проводят время с детьми, а потом младенцы находятся отдельно. Я знаю, что это очень тяжелая и травматичная ситуация для женщин, потому что времени на то, чтобы побыть с ребенком выделяется не очень много. Дети могут быть желаемыми, но иногда наоборот — некоторые беременеют специально, чтобы получить послабления режима.
В магазине колонии продаются прокладки, и женщина сама должна их покупать. Это тоже ценный ресурс. Их меняют на что-то, иногда используют вместо них подручные средства. Самое сильное издевательство — когда из-за менструации пачкается постельное белье, а женщины обязаны его стирать сами. Часто это невыносимо сложно. Интересно, что в тюрьмах постельное белье обязательно должно быть белое, поэтому пятна сразу бросаются в глаза.
Помыться в колонии невероятно сложно. Есть душ, в который пускают раз в неделю. Есть еще помывочные, в которых можно заодно и постирать. Для этого установлены определенные графики. Самыми ущемленными оказываются «грибы», то есть бедные, у кого нет родственников, денег, и которые вынуждены помогать другим, более статусным женщинам — стирать, убирать, помогать им готовить. Конечно, «грибам» остается меньше всего времени на личную гигиену. Это оказывается фактически невозможным. Как правило, право на эксклюзивное пользование той же помывочной имеют бригадиры.
«Грибы», «шерсть», «горохи». Иерархия женской зоны
«Грибы» — это самая низшая ступень в иерархии. Это, как правило, те, кто давно сидят, не греются, бомжевали в прошлом, много пили — или сельские женщины с низким уровнем образования.
В женских колониях есть «блатные», которыми могут быть дневальные и бригадиры. Это люди, которые каким-то образом связаны с начальством или имеют в его глазах определенный вес. Поэтому у них есть привилегии.
Весь ужас даже не в том, что ты попадаешь в ситуацию полной изоляции, потому что женщин практически никто не навещает. Главное, что ты никогда не можешь побыть в одиночестве, тишине, сама с собой. У тебя нет ни времени, ни возможности. Ни внутреннего, ни внешнего пространства. Например, спальное место. От места в иерархии зависит, где человек спит. Женщины умудрялись делать что-то вроде комнаток — ставили четыре двухэтажных кровати и занавешивали их простынями, изолируя их от других. Хотя нельзя занавешивать кровати простынями, они это делают на какое-то время. Самые престижные места — у стенки и в углу. Хотя бы с одной стороны ты оказываешься изолирована от кого-то другого и можешь просто отвернуться к стенке и никого не видеть.
«Шерсть» — это те, кто «греются». Те, кому делают передачки богатые родственники или какие-то друзья, подруги, «спонсоры». Часто бывает, что богатые родственники покупают оборудование для колонии. У «шерсти» есть ресурс.
«Активисты» — это те, кто зарабатывают на УДО. К ним может быть двоякое отношение. Если мужские колонии делятся на красные (где руководит администрация) и черные (где власть принадлежит блатным авторитетам), то в женских колониях такого мы не встретили, как и ярко выраженной системы понятий. В мужской черной колонии активистов очень не любят, потому что идти на УДО — не по «понятиям». Нельзя выполнять общественную работу и вообще работать. Это унизительно для них. Настоящий вор этого делать не может. У женщин все-таки более нейтральная позиция по отношению к этому.
«Горохи» — это самые младшие, молодняк.
«Грибов» и «горохов» используют по мере возможности. В разных ситуациях по-разному. Они занимаются какой-то вспомогательной работой, обслуживают, например, убирают, моют, чистят туалеты и так далее. За это они получают защиту, вещи вроде сигарет, кофе и чая, а еще их могут просто не бить.
Очень сильно осуждается убийство ребенка. Среди наших информанток встретилась одна такая история. Эта женщина была крайне замкнута. Она просто выбрала для себя такую позицию: ни с кем не общалась, не вступала в коалиции, вела себя максимально отчужденно. Там была ситуация достаточно сложная. Мы никогда не вставали в позицию оправдания или осуждения, не выясняли, насколько приговор справедливый. Тем не менее с этой женщиной создавалось ощущение, что она выгородила своего сожителя. Это было непреднамеренное убийство.
В женских колониях гомосексуальность в целом в меньшей степени стигматизирована, чем в мужской. В мужской к такому относятся как к серьезному преступлению, поскольку это нарушение главного принципа патриархата. Женщинам общественное мнение всегда позволяло гомосексуальность. Это стереотипно рассматривалось как что-то несерьезное и временное. Это представление нашло отражение в тюремной жизни. В мужской колонии гомосексуальность — это самая тяжелая стигма. Заключенные, вступающие в интимную связь, это люди даже не второго, а пятого сорта. Их игнорируют, с ними нельзя есть, пить, делить что-то. В женской колонии такого нет.
Еще одна отличительная черта женской колонии — это очень интенсивное общение, невероятное просто. Это почти единственная практика, доступная им, они больше ничего не делают. Мужчины еще не все работают, а женщины работают и разговаривают. К тому же все на виду. По формальным законам это запрещено, но о любовных историях знают практически все, включая администрацию. Часто сотрудники манипулируют этим.
Часто женщины создают псевдосемейные пары, в основном, по двое. При этом они необязательно будут состоять в романтических отношениях. Тут вопрос не в этом. Это ситуация вынужденного сожительства людей с разными характерами и биографиями. В любом случае, даже если нет секса и романтических чувств, людям нужна эмоциональная связь, иначе пары не получится. Колония — это очень агрессивная среда, поэтому иметь какую-то поддержку просто необходимо. Кроме того, «семейницы» делятся друг с другом передачами. Если одна из них раньше освободится, она будет делать передачки для подруги. Это форма защиты и устройства быта, ну и, может быть, определенная склонность женщины к совместному проживанию. Человеку нужно с кем-то поспорить, на кого-то поворчать, рассказать кому-то, как дела на работе, попросить оставить сигарету, выпить вместе кофе. Это внесение смысла в существование: когда ты живешь не только для себя, но и кому-то помогаешь.
Романы заключенных с сотрудниками колонии воспринимаются как геройство, но здесь нужно понимать, что мы находимся в пространстве их нарративов и понимания того, что с ними произошло. Например, истории с мужчинами, работающими в колонии, могут оцениваться по-разному.
Отношение к такому роману как к геройству, даже если женщина испытывала унижение, может быть желанием нормализовать свою историю. Такая близость не может считаться полностью добровольной, потому что сотрудник колонии очевидно обладает большей властью, чем женщина-заключенная. Но истории с женщинами-охранницами — это больше про победу, восстановление справедливости. Особенно когда охранница начинает о заключенной заботиться, либо помогать. Но и тут есть свои нюансы, потому что это может быть история о предательстве и эксплуатации. Близость — это ресурс, увы.
В тюрьме, колонии, в несвободе все существующие в свободном обществе системы отношений и механизмы власти доводятся как бы до крайности, выглядят ярче и выпуклее. Наши повседневные желания понимания, разделенности, смысла, близости, справедливости работают и в рамках закрытого института. И там, и там мы можем наблюдать искренность, меркантильность, борьбу за власть и ресурсы и так далее.
Администрация, труд и протест. Почему женщины возвращаются в колонию
В женских колониях реже конфликтуют с администрацией, чем в мужских и малолетках. Не потому, что женщина более лояльна и спокойна, а потому что в жизни их приучили к терпению, выносливости, и, как это ни грустно, к подчинению. Несмотря на то, что было много историй активистских, женщины, попавшие в ситуацию такого подавления, стигмы и изоляции, сложно адаптируются — не все способны сопротивляться. Хотя были какие-то попытки через авторитетов и блатных работать с администрацией. Конфликты решались не через забастовки, а через разговоры.
В том числе из-за этого женщины работают по 12 часов. Кроме того, если женщине говорят, что от качества ее работы зависит возможность уйти по УДО или получить дополнительное свидание с родственниками, она будет работать. На это влияет еще и отсутствие воровского закона, в котором работа считается унижением. Женщинам, наоборот, работа помогает отвлечься, помогает справиться с медленно текущим временем. Но она действительно невероятно сложная. Заключенные шьют ватники, одежду, шинели для воинских частей, хозчастей, для тех же колоний. Производство вредное, поэтому работа плохо сказывается на легких и сильно портит здоровье. Если выработку не делаешь, тебя штрафуют. Кому-то удается, кому-то нет.
Еще один способ социализации — это косметика. Накраситься в колонии — это пускай маленький, но вызов. В любой закрытой системе всегда ищут ходы для символического протеста: можно фуражку на затылок сдвинуть, одну пуговичку не застегнуть. При приближении дембеля человек тихонечко начинает позволять себе вольности. При этом одежда, внешний вид в тюрьме — это как раз один из самых главных методов дисциплинации тела. Оно должно быть закрыто и выглядеть так, как надо в рамках этого заведения. Все должны быть похожи друг для друга. Хорошо выглядеть нужно, чтобы напомнить себе о свободной жизни. Чтобы забыть хотя бы на секунду, что они сидят.
Есть разные техники нейтрализации, которые могут помочь совладать с прошлым. Это отказ от ответственности, например, когда говорят: общество во всем виновато; отрицание наличия ущерба, отрицание наличия жертвы; осуждение тех, кто судит; обращение к более высоким авторитетам. Эти техники нужны для того, чтобы оправдать себя и объяснить, почему с человеком это случилось. Осужденные стремятся нормализовать свою ситуацию и таким образом выйти — хотя бы иллюзорно — из стигмы, позиции исключения. Если система защиты не выстраивается, то человек просто превращается в овощ, ни на что не реагирует, перестает заботиться о себе, молчит. В конечном счете это может закончиться серьезной психической проблемой или даже суицидом.
Отсутствие нормальной системы адаптации и ресоциализации приводит к тому, что человеку сложно трудоустроиться, финансово обеспечить себя, получить жилье. Часто женщины выходят и оказываются на улице, потому что семья их выписала, мужья развелись, детей отдали в детский дом и так далее. У них нет материальной базы, чтобы продержаться и выжить. Кроме того, на них давит отношение общества: на работу берут неохотно, есть запрет на целый ряд профессий. Конечно же, на адаптацию влияет семья. Женщины чаще дожидаются своих мужчин из заключения, а мужья, как правило, находят новые семьи. В итоге человек попадает в обстоятельства, в которых ему негде жить, нечего есть, но в то же время у него есть определенные способности и опыт, который как бы подсказывает «слушай, ну вообще не проблема, сейчас за час у тебя будет десять тысяч, давай мы это решим, и ты остановишься». Вся система ориентирована на то, чтобы люди возвращались в колонию.
Елена Омельченко — доктор социологических наук, преподаватель НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге, автор нескольких исследований, посвященных российским колониям, научный редактор коллективной монографии «До и после тюрьмы. Женские истории». Одну из этих историй можно прочитать на «Медиазоне».
Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!
Лёгкая добыча: почему многие женщины садятся в тюрьму по экономическим статьям
У вас свой бизнес, вы юрист, офис-менеджер или простой бухгалтер? Вы – женщина? Тогда мы идем к вам! Есть ощущение, что таков «девиз» всех ответственных за раскрытие преступлений в финансовой сфере. Женщины – легкая добыча, «материал» для заполнения тюрем.
По данным Судебного Департамента при Верховном суде РФ, в 2018 году российские суды вынесли рекордное количество приговоров за преступления в сфере экономической деятельности: осуждены были 7700 человек — это на 20% больше, чем в 2017 году (6400 человек). Эксперты уверены, что на самом деле цифры гораздо выше: предпринимателей чаще судят по статье «мошенничество». За первую половину 2019 г. по этой статье были признаны виновными 10 530 человек, из них 14% – женщины.
При изучении истории приговоренных по экономическим статьям женщин, не только бухгалтеров и финансовых директоров, а рядовых сотрудниц, которые отвечали за кофе и ксерокс, складывается ощущение, что они часто становятся «козлами отпущения» в разборках конкурентов или партнеров по бизнесу.
По мнению правозащитника Елены Пановой, женщины также легко поддаются на давление следователей: «Они эмоциональны и, оказавшись в условиях изоляции, не сразу понимают изменение своего социального статуса. Как только приходит шокирующее осознание происходящего, то возрастает внутреннее напряжение, усиливается чувство жалости к себе и к детям, чем с успехом и пользуются следователи».
Поэтому женщины проще соглашаются на рассмотрение дела «в особом порядке»: признают вину и без рассмотрения доказательств получают гораздо меньшие сроки. К слову, без признания вины – лишь треть от общего числа приговоров по всем статьям.
Наше правосудие
Конечно, причина согласия на «особый порядок» – не только повышенная эмоциональность, но и неверие в правосудие. Закон обязывает при обвинении человека в экономическом преступлении доказать и наличие у него корыстного умысла, и факт его обогащения в результате именно этих преступных действий. Однако такие доказательства отсутствуют во множестве дел – обвинение часто строится лишь на словах обвинителей.
«Законы в целом у нас неплохие, вот только их мало кто соблюдает, так как этого и не требуется, – говорит Елена Панова. – В итоге процветает безответственность, а подчас и откровенный произвол. Следствие рассматривает одну выгодную для себя версию преступления и уже под нее подгоняет или создает якобы «доказательную базу».
Так искусственно создается огромный бумажный объем – десятки, а то и сотни томов уголовного дела, которые ни один прокурор и ни один судья никогда не прочитают. Если даже удается добиться смягчения участи обвиняемого, то это результат титанических усилий защитника. Поэтому у нас такая репрессивная статистика – 0,2 % оправдательных приговоров.
Но есть женщины, которые не соглашаются на сделку со следствием и упорно пытаются доказать свою невиновность. Прочитайте их истории до конца: наверняка вас поразит и вменяемое им «преступление», и все, что было потом. Но они не сдаются – и хотят идти до конца.
Наталья Малашенко, 45 лет, бывший офис-менеджер.
Статья 159, ч. 4 УК РФ. Срок – 6 лет. В 2019 году освободилась по УДО.
Наталья с мужем и двумя дочерьми приехала в Москву из Брянска. И она, и муж работали, взяли квартиру в ипотеку, исправно платили по кредиту. В 2013 году Наталья устроилась офис-менеджером в фирму, которая продавала БАДы. В ее обязанности входили оформление и обучение сотрудников, которые принимали заказы на товар по телефону. Фирма рекламировала товар на центральном телевидении, продукция имела все государственные сертификаты, у конторы была лицензия. Все шло хорошо, Наталья считалась ценным сотрудником. Но через год, в канун 23 февраля, в офис вломились 16 мужчин. Не представились, ничего не объяснили, быстро сковали всех наручниками и начали допрашивать. В итоге несколько человек, в том числе и Наталья, оказались в милиции, где их продержали до утра. Допрашивали по уголовному делу, которое не имело к ним никакого отношения. Отпустили всех, кроме Натальи, генерального директора и его заместителя. Ошалевших и сонных, их уговаривали признать вину.
«Нам надо было признаться в том, что мы продавали БАДы, – рассказывает Наталья. – Но это и так было понятно, к тому же мы никуда не скрывались. Нас продержали в отделе двое суток. После того, как нас поместили в изолятор, выяснилось, что это все провернул деловой партнер владельца фирмы, который хотел избавиться от конкурентов».
«Лента.ру»: Давайте начнем с последних новостей. Что значит перестановка во ФСИН?
Просто МВД — это другая структура, там люди другие немножко, с другими представлениями о жизни. Поэтому решение неплохое.
Просто МВД этим не занимается, потому что вся оперативная работа, а именно — выбивание показаний и фальсификация уголовных дел — это оперативные сотрудники.
Надежда есть. Это не самое плохое решение, хотя в идеале надо было назначить вместо Калашникова гражданское лицо. Потому что, когда мы говорим об исправлении людей, об их реабилитации, об их возвращении к жизни в обществе, — это не силовая работа, а работа скорее мирная, гражданская
А кто бы мог руководить ФСИН из гражданских?
Полно таких людей. Но тут в целом важен подход, философия, новый взгляд. Систему нужно менять полностью. Было бы правильным, если бы не сейчас, а хотя бы через год или два ФСИН возглавило гражданское лицо.
Насилие есть. То есть если мы говорим об изнасилованиях одних заключенных другими, например, то такого в женских колониях точно нет. Бывают изнасилования осужденных со стороны сотрудников колонии мужского пола. Такое случается, но про это почти ничего неизвестно, потому что все молчат. И жертвы, и агрессоры заинтересованы в молчании.
Насилие в колониях применяется, но в отношении женщин более популярны другие методы, которые тоже можно назвать пытками. Например, одна из самых больших проблем, с которой сталкиваются женщины в колониях, — это невозможность ходить в туалет, когда ты хочешь. Есть много свидетельств женщин, которые работают на швейном производстве — это основной вид производства в женских колониях сейчас, — все в один голос говорят о том, что ходить в туалет им разрешается только два раза за смену, а иногда и вовсе один раз. Причем на это дается очень мало времени, около 5-10 минут. С учетом того, что на производстве работают, допустим, 70 женщин, а унитазов только пять, получается, что не все даже успевают.
То же самое происходит во время перемещений женщин во время этапа, когда они едут в колонии или СИЗО в специальных вагонах. Там тоже условия таковы, что конвоиры разрешают ходить в туалет только раз или два раза в сутки. Мужчины-заключенные в целом справляются с помощью пластиковых бутылок, но у женщин все сложнее. Некоторые используют в качестве решения проблемы полиэтиленовые пакеты. В некоторых купе для перевозки заключенных в полу даже бывают пробиты дырки.
Конечно, это вещи, может быть, не такие серьезные, как мы видели на видео из саратовских колоний, но тем не менее это тоже важно.
Получается, что пренебрегают женской физиологией?
Да, все эти моменты совершенно не учитываются. Об этом как-то мало говорят, но женская физиология устроена так, что, во-первых, женщина чаще ходит в туалет. А если женщина рожавшая — то ей это нужно еще чаще. То есть это очень важная история, и тут ничего не решается из года в год. Не говоря уже о том, что во многих местах принудительного содержания, причем не только в ведомстве ФСИН, но и в подчинении МВД, туалеты до сих пор не огорожены, и люди вынуждены иногда годами все свои физиологические дела делать у всех на виду. Не говоря уж об отсутствии унитазов! Ведь до сих пор вместо них используются чаши Генуи — в просторечии — дырки в полу, использовать которые не могут ни инвалиды, ни люди с проблемами опорно-двигательного аппарата.
Фото: Илья Питалев / РИА Новости
Второй важный вопрос для женской физиологии — это гигиена. Раз в неделю у заключенных так называемая баня. Но на нее дается всего полчаса. При этом кранов меньше, чем людей. Иногда нет горячей воды. Все моются с помощью шаек (боюсь, многие ваши читатели даже не знают, что это такое). То есть хорошо помыться в таких условиях просто невозможно. И это только раз в неделю.
Очень часто женщины получают выговор или наказание в ШИЗО (штрафной изолятор — «Лента.ру») только за то, что они в какой-то день захотели подмыться в помещении отряда, где они живут. То есть — в раковине. У женщин нет возможности принять душ даже в те моменты, когда это особенно необходимо, например, во время месячных. Таковы правила внутреннего распорядка — душ только раз в неделю — и они распространяются даже на спецприемники, в которые люди попадают за участие в пикетах, митингах или езду без прав, а не за какие-то тяжелые преступления. И вот сажают женщину на 15 суток, а душ раз в неделю. И неважно, что там у нее: месячные — не месячные.
Правила таковы. Просто они давно не менялись, а те, кто их должен менять, заняты другими делами
Есть еще связанный с этим вопрос. Значительная часть женщин передачки и посылки в зонах не получает, поэтому средствами личной гигиены их обеспечивает государство. Что они получают? На месяц: небольшое мыло ужасного качества, 25 метров туалетной бумаги плохого качества и некачественные прокладки в небольшом количестве. В итоге женщинам приходится самостоятельно шить себе на производстве прокладки из тряпочек и ватина и стирать их. Обращу внимание, что формально — и шитье для личных нужд, и использование казенного материала — нарушение. И представьте, если в таких условиях женщина живет пять, семь, десять лет. Это не только негигиенично, но и унизительно.
И ведь это не только на здоровье влияет, но и на психологическом здоровье сильно сказывается. Это специально делается? Ведь не могут же во ФСИН не знать о необходимости туалета и гигиены.
Понимаете, вся система исполнения наказания у нас перевернута с ног на голову! Ведь предполагается, что оступившегося человека система должна исправить, сделать лучше, социализировать и вернуть в общество.
Но по факту она человека ломает, перемалывает, унижает и заставляет потерять собственную идентичность
И если мы с вами вернемся к причинам пыток, то в мужских колониях они, в частности, направлены на то, чтобы заставить человека подчиняться и соблюдать правила колонии. У женщин не возникает проблем с подчинением и соблюдением правил, даже наоборот. Опыт показывает, что женщины ведут себя хорошо, потому что, попадая в колонию, они все хотят поскорее оттуда выйти. В отличие от мужчин, они склонны приспосабливаться к правилам, а не сопротивляться и устраивать бунты. Поэтому женщины стараются: хорошо работают, ведут себя примерно, участвуют в самодеятельности и так далее. Они хорошо знают, что если не будет никаких взысканий, то есть шанс выйти условно-досрочно, по УДО. Они сразу принимают эти правила, и у администрации колонии нет нужды их дисциплинировать с помощью пыток.
Желание женщин приспособиться, стать хорошими, заслужив благосклонность начальства, в свою очередь, приводит к повальному стукачеству в женских колониях. И это добровольное стукачество, в отличие от мужских колоний, где оно считается неприемлемым. А женщины таким образом зарабатывают, как они считают, себе на УДО. Поэтому в женских колониях почти нет никаких нелегальных предметов типа телефонов и алкоголя. Из-за того, что все стучат, это мгновенно становится известно начальству. Зачастую к оперативникам выстраиваются очереди из женщин, которые хотят на кого-то настучать, про кого-то наябедничать, позлословить. К сожалению, все негативные качества тут поощряются начальством и вылезают наружу: зависть, злоба, обида…
Фото: Андрей Луковский / Коммерсантъ
Именно поэтому все женские зоны «красные», то есть в них власть принадлежит администрации. Среди мужских встречаются и «черные» зоны, где управляют воры, а администрация этому потворствует. Но среди женщин воровской закон не действует. Это вообще другой мир. Но это не значит, что там не нарушается закон.
Как еще женщин ломают в колониях?
Например, у женщин на зонах не может быть собственной одежды. Она запрещена. Им выдают специальную одежду, и она крайне неудобная. Она всегда велика. В редких случаях, если женщина хорошо себя ведет, ей разрешают эту одежду ушить себе по размеру, но это привилегия. Вернее, администрация просто закрывает на это глаза.
В советские времена, примерно до 70-х годов прошлого века, женщины в колониях носили свою одежду. Поскольку они работали на швейном производстве, они прямо в колониях могли купить себе отрез ткани и сшить себе что-то. Есть свидетельства, что эта здоровая практика в колониях прекратилась «благодаря» вмешательству Валентины Терешковой. Она будучи главой Комитета советских женщин посещала в конце 1970-х годов одну из женских колоний. Понятно, что встретить первую женщину-космонавта и прибывшую с ней делегацию женщины в колонии вышли в своих самых лучших нарядах. Говорят, что, увидев столь нарядных заключенных, Терешкова сказала: «Что это они одеты лучше меня?» Говорят, что как раз после этого в колониях была введена одинаковая для всех одежда. И в женских, и в мужских. Я считаю, что с введением запрета на свою одежду женщины потеряли свою индивидуальность, свою женскую идентичность.
Заключенным женщинам нельзя не то что краситься, нельзя даже укладывать волосы, потому что всегда на голове женщины должен быть надет идиотский белый платок. И это очень жестко соблюдается. И в жару, и в холод ты никуда не можешь выйти без этого платка. Без этой телогрейки. Женщины в нем даже не похожи на женщин. Они скорее напоминают каких-то бесформенных пингвинов. Мне кажется, таким образом уничтожается все то женское, что в женщине есть, и она только становится хуже от этого. Система как бы говорит женщинам: надо быть страшной, неухоженной, немытой, в мешковатой одежде, асексуальной…
Фото: Евгений Епанчинцев / РИА Новости
Зато женщины по крайней мере не конфликтуют из-за того, кто лучше выглядит. А ведь при таком отношении между заключенными это могло бы быть лишним поводом. Хотя, говорят, чаще всего избиения одних заключенных другими происходят с подачи администрации. Это действительно так?
Наши колонии, как, впрочем, и школы, армия, до сих пор построены на теории воспитания Макаренко, согласно которой «человека исправляет и воспитывает коллектив». Отсюда и идут известные нам практики, когда на человека всей гурьбой накидываются, если он где-то оступился. В колониях, если человек что-то делает плохо, на него натравливают коллектив.
Очень показательно в этом плане в женских колониях устроена работа на производстве. Вот они шьют какую-то одежду, и производство у них устроено как конвейер. То есть каждая женщина делает только одну операцию. Например, цех шьет куртки для сотрудников силовых структур, и одна женщина вшивает молнию, вторая — обрабатывает края, а третья — пришивает карман. Таким образом, если хотя бы кто-то в этой цепочке работает медленно или делает что-то неправильно, какой-то брак, то в итоге наказывается вся бригада.
Это приводит к тому, что женский коллектив сам набрасывается на слабого, не справляющегося. Могут наказать, побить. Получается, что само устройство производства конвейерным способом и коллективная ответственность приводят к тому, что администрация колонии формально ни во что не вмешивается, позволяя «коллективу решить все самому»
Насчет сексуального насилия — я не слышала, чтобы женщины друг друга насиловали в качестве наказания. А вот коллективное наказание путем битья — это распространенная практика. Еще объявляют бойкоты, если женщина как-то не так себя ведет. Могут даже насильно побрить наголо, испортить вещи.
А кому еще больше всего достается? Кроме тех, кто не вырабатывает норму.
Самая уязвимая группа — женщины, осужденные по статье об убийствах детей или попытках убийства ребенка. К ним всегда очень плохое отношение складывается — что в СИЗО, что в колониях. Даже в московском СИЗО №6 мы сталкивались с тем, что такие женщины подвергаются серьезным гонениям в камерах, их бьют, выкидывают их вещи к двери камеры со словами «уходи». А куда уходить? Дверь-то закрыта.
Недавно избиению подверглась врач из Калининградского роддома Елена Белая. Избивали и врача-акушера Юлиану Иванову, проходящую по делу о суррогатных младенцах, которое следственными органами квалифицируется как «торговля людьми». Причем эта врач — большой профессионал, лауреат различных премий, а дело о суррогатных младенцах очень похоже на заказное. И вот, попав в московское СИЗО №6, она столкнулась с такой жестокостью. И то же самое происходит на зонах.
Фото: Vladimir Davydov / Reuters
Распространено мнение, что многие, кто сидит по статьям об убийстве, это жертвы домашнего насилия.
А как относятся к тем, кто отбывает срок по наркотическим статьям?
По статистике, половина женщин, которые сидят в колониях, это как раз те, кто осужден по наркотическим статьям. Причем чаще всего эти женщины были обычными потребителями наркотиков или вообще — покупали их даже не для себя, а для своего сожителя или мужа. Сроки по наркотическим статьям сейчас очень большие, судьи склонны сажать всех без разбору, и женщины получают огромные сроки — 7-8 лет колонии. Часто им нужно лечение и реабилитация, но нашей системе проще их посадить, скрыть хотя бы на время с глаз. Понятно, что смысла находиться на зонах для них не очень много. То есть и государственные деньги тратятся неэффективно, и проблема не решается. Все в проигрыше.
Наша антинаркотическая политика в целом не очень правильная. Если бы ее поменяли, то в России сильно уменьшилось бы количество женщин, которые сидят.
Какие еще есть уязвимые категории в женских зонах?
Еще одна уязвимая категория женщин-заключенных — это беременные, потому что они почти не получают медицинской помощи. Женщины, конечно, страдают из-за этого, и часто дети рождаются больными. Либо вообще умирают. Ведь во время беременности никто особо не следит за женщиной, не проводится серьезных исследований, чтобы понять, что не так с ребенком.
Некоторые женщины рожают в наручниках. Это до сих пор практикуется. Представьте себе — женщину привозят в роддом, и ее приковывают наручниками к кушетке. Недавно запретили это делать, но по факту это все равно происходит
Бывают даже идиотские ситуации, когда конвой пытается стоять и стеречь женщину прямо в родовом зале! Обычно врачи их выгоняют, слава богу. И на следующий день после родов изнуренную женщину возвращают в колонию, потому что конвоя, который должен ее стеречь, везде хронически не хватает, он не может стоять в роддоме несколько дней. Они ведь с заключенной даже в палате должны оставаться, чтобы она через окно не убежала.
Некоторые верят, что если родить в колонии, то условия будут лучше. Но по факту это так не работает. Условия не улучшаются, наоборот, жить становится сложнее, потому что администрация начинает манипулировать ребенком. Стоит тебе хоть о каких-то своих правах заикнуться, тебе скажут: «Ах так? Ну тогда не увидишься с ребенком». Это сильнейшее орудие администрации против женщины.
Фото: Валерий Шарифулин / ТАСС
Так и есть. Администрации колоний успешно манипулируют женщинами через то, что им важно: начиная с каких-то простых вещей вроде свиданий, звонков и писем и заканчивая детьми и «семьями». Ведь женщины на зонах создают так называемые семьи из двух, трех и более человек, где они ведут быт, делятся передачками и чаще всего имеют совместную сексуальную жизнь. И если кто-то из женщин плохо себя ведет или пытается бороться за свои права, администрация начинает угрожать ей разделением «семьи». Особенно, если известно, что в «семье» складываются сексуальные отношения. Говорят: «Будешь плохо себя вести — переведем твою «половинку» в другой отряд, ты не сможешь ее видеть. Или переведем ее на работу в другую бригаду или в другую смену».
Точно таким же предметом манипуляции становится и ребенок. Кроме того, конечно, ребенок, воспитывающийся в колонии, получает сильнейшую травму — как психологическую, так и физическую. Ему приходится расти в неприспособленных для нормального развития условиях. Детей в колониях кормят плохо, они практически не видят мира за пределами колючей проволоки. По сути, это тюрьма в тюрьме.
Может, все-таки есть какие-нибудь заключенные, к которым отношение более человечное? Например, обеспеченные женщины, которые сидят за экономические преступления и могут позволить себе купить хорошую жизнь на зоне? Или в женских тюрьмах нет таких «VIP-камер», как в мужских?
Обычно в каждом отряде или в каждой камере есть главная женщина. Как правило, это наиболее опытная женщина, которая управляет коллективом, следит за порядком, показывает новеньким их места, что-то разрешает или запрещает. И такие женщины чуть лучше живут. Им дозволено самим выбирать себе место для сна и ушивать одежду, например. Но ни о каких VIP-камерах там речи не идет.
Вообще, руководство колоний нацелено на постоянное вытаскивание денег из семей заключенных. Их всегда интересуют женщины, чьи семьи могут платить. И очень часто женщине, которая хочет выйти по УДО, прямым текстом говорят: надо купить стройматериалы или оплатить какие-то работы. Вы спросите, а куда же идут деньги, которые выделяются государством на ремонт колоний? Или воруются, или идут на что-то другое. Но вот такое вымогательство очень процветает в женских колониях. А женщины на многое готовы пойти ради УДО. Поэтому в колониях все друг у друга «идут по головам», лишь бы быстрее освободиться.
А если женщина отказывается платить, ее бьют?
Нет, ищут другую. Всегда кто-то согласится заплатить, лишь бы выйти. И там доходит до ужасных вещей. Бывают случаи, когда родственники продают квартиры, берут кредиты, лишь бы найти деньги.
Я слышала, что в регионах примерные суммы таких вымогательств на ремонт колонии составляют от 100 тысяч рублей
Это самый реальный способ выйти по УДО?
Некоторые женщины мне рассказывали, что они все делали для этого: брали переработки, работали лучше всех, перевыполняли план, лучше всех дежурили, вели себя идеально, во всей клубной самодеятельности участвовали, пели, танцевали. А администрация на это реагирует совершенно обратным образом: не дает рекомендацию на УДО, а оставляет в колонии! Почему? А им нужны хорошие работники. Им нужно, чтобы женщины вырабатывали больше нормы, чтобы у них в колонии была самая лучшая самодеятельность. Ведь надо отчитываться перед начальством УФСИН. Если колония на хорошем счету у начальства — это чаще всего достигается суровой эксплуатацией женщин. Поэтому администрация всегда найдет способ, как женщину не отпустить домой. Могут придраться к ерунде, вынести дисциплинарное взыскание и отправить в карцер на несколько дней, и все — никакого УДО.
Это еще одна манипуляция со стороны руководства колонии. Наряду с подсиживаниями и стукачеством. Женские колонии — это самое яркое проявление негативных черт так называемого бабского коллектива. Представьте себе один и тот же бабский коллектив с женщинами со сложным характером и сложной судьбой, находящийся на небольшой территории годами!
А ведь там еще и имущественное неравенство очень серьезное. Кто-то получает передачки, кто-то не получает, и сразу возникает такое социальное расслоение. Потому что, например, женщина, которой не присылают сигареты, а ей хочется курить, предлагает себя в работу другим. То есть появляются женщины, которые делают всю грязную работу: стирают чужие вещи, моют туалеты, дежурят за других. Все это — за плату в виде пачки сигарет, например. Или за прокладки.
Фото: Евгений Курсков / ТАСС
Если основной способ воздействия на женщин-заключенных — манипуляция, то за что тогда бьют?
За невыполнение нормы, например, за брак на производстве.
И надзирательницы к этим избиениям напрямую руку не прикладывают?
Чаще всего нет. В этом и дело: за счет манипуляций всегда все можно решить чужими руками. В женской среде это еще проще. Вместо того чтобы бить, администрация намеренно стравливает между собой заключенных. И получает то, что ей нужно.
Почему так мало говорят и пишут о жалобах из женских тюрем? Они вообще есть?
Их действительно мало, потому что любая жалоба означает невозможность выйти по УДО.
Но ведь и когда выходят — молчат.
Сейчас, кстати, все больше женщин начинают говорить. Раньше такого не было. Сейчас просто тема тюрьмы стала менее стигматизирующей. А раньше люди вообще старались скрывать этот факт своей биографии.
Но, опять же, женщины не склонны воевать против системы. Они начинают приспосабливаться к существующим порядкам. Может быть, женщины просто исторически больше нацелены не на войну, а на самосохранение.
Да и после тюрьмы женщинам особенно трудно адаптироваться. Не берут на работу, родные и близкие обходят стороной.
Это сложная история. И в мужских, и в женских тюрьмах в очереди на передачки выстраиваются в основном женщины. То есть женщины поддерживают своих мужчин в тюрьме, а вот если женщина попадает в тюрьму, то ее поддерживает или мама, или сестра, или подруга. Редко когда мужчины поддерживают своих жен. Поэтому, попадая в тюрьму, женщина теряет практически все.
А когда она выходит, особенно если с ребенком, ей, конечно, непросто. А если она отсидела семь или восемь лет за наркотики, то пока она сидела жизнь ведь вообще поменялась! А ей нужно не только о себе заботиться, но и о ребенке. Именно поэтому очень важно, чтобы в России наконец появилась и заработала пробация — система индивидуальной работы с осужденным, помогающая ему адаптироваться к жизни в обществе, найти себе в нем место. Насколько я знаю, сейчас закон о пробации будет вноситься в Госдуму.
А что касается женских колоний, то я считаю, что женщина просто не должна сидеть на зоне в принципе. Это женщин не исправляет никак. Потому что, опять же, кто сидит? Половина — по наркотическим статьям. То есть половина — это те, кого надо не в колонию отправлять, а лечить и реабилитировать.
Около трети сидящих — женщины, которые были жертвами домашнего насилия и убили агрессора. Зачем такую женщину сажать, когда она и так травмирована психологически и находится в шоке? Сама идея колоний для женщин мне кажется противоестественной.
Затем — женщины, осужденные за мошенничество. Это вообще отдельная история. В последнее время следователи любят во время расследования «сколачивать» организованную группу, потому что за ее раскрытие они получают больше «звездочек» и денег.
Как это делается? Вот реальный пример: фирма, которая продавала фальшивые страховые полисы. Берут директора, обвиняют его в мошенничестве, а затем арестовывают еще и бухгалтера, и секретаршу, и курьера. Все трое — женщины, которые не знали, что полисы мошеннические, они считали, что работают в обычной страховой фирме, каких тысячи. И вот следователи переквалифицируют дело, пишут, что «действовала организованная группа», и срок наказания сразу увеличивается. Вот и сидят они в колонии… А в чем они виноваты? Как их колония исправит?
Что же со всем этим делать? Как исправлять?
В первую очередь нужно пересмотреть всю систему исполнения наказаний как устаревшую и построить новую, основанную на совершенно других, современных и гуманистических принципах.
Ведь сейчас наша пенитенциарная система никого не исправляет. Она опирается на идеи, которые были актуальны в 20-е годы XX века. Например, на идею о том, что труд исправляет человека. Ленин и Дзержинский неоднократно писали, что именно с помощью принудительного труда новая советская власть должна осуществлять «идейное перевоспитание буржуазных элементов», и это является главным методом перевоспитания. Почему мы до сих пор строим тюремную систему на этом принципе? Это абсурд, что с помощью труда человека можно исправить и заставить не совершать преступления, так это не работает!
Другая вредная идея, на которой строится не только наша пенитенциарная система, но и школа, армия, — это идея, что человека воспитывает и перевоспитывает коллектив. Это идеи педагогики Макаренко, создававшего первые советские исправительные колонии для несовершеннолетних преступников и беспризорников. Педагогическая теория Макаренко тоже опирается на насаждение труда и дисциплины, которые, по его мнению, приведут к «созданию нового человека».